– Чудесный вечер. Не находите? – спросил Артём, запрокинув голову наверх и вдыхая осенний ночной воздух. Я тоже посмотрела на ночное небо.
– Красиво. И звёзды так низко…
– Самое время для романтиков и поэтов, – улыбнулся Артём.
– Вы настолько романтичны?
– Не более чем человек, пишущий стихи, – усмехнулся Любавин.
Мне было приятно шагать с ним рядом, вслушиваться в его голос, украдкой посматривать на этого мужчину, который так отличался от всех, кого я знала.
– Мы пришли, – тихо заметила я. – Вот мой дом.
– Спасибо за прекрасный вечер, Аля, – Любавин взял мою руку и осторожно поцеловал её. Этим он нисколько не смутил меня. Казалось, я стала привыкать к его манерам. Попрощавшись, я вошла в подъезд, прислушиваясь к своему сердцу, как и советовал недавно Артём…
Глава 5
– Какие хорошенькие! Настоящее чудо!
– Если бы не мы с Петей, лежать бы этим чудам в мусорной канаве.
В просторной картонной коробке копошились пятеро щенков неизвестной породы. Я взяла одного собачьего детёныша в ладони, поднесла к лицу, разглядывая его совсем ещё сонные глазки, и его тёплый розовый язычок тут же лизнул мой нос.
Мы находились с Анесской на Петиной даче. Именно сюда отправились мои друзья в тот вечер, когда Артём провожал меня домой. Дача находилась в черте города, была достаточно обустроенной и комфортной. Домик, правда, оказался старым – ветхие половицы поскрипывали под ногами, когда по ним ступали, а в комнатах царила невероятная тишина, нарушаемая мерным тиканьем таких же старых, как и дом, «ходиков».
Агнесска примчалась тогда сюда с Петей после того, как его соседи обнаружили в дачном посёлке выброшенных щенков около мусорных баков. Малыши были совсем не приспособленными к жизни и явно могли погибнуть. Сердобольные пенсионеры услышали писк голодных щенков и почему-то позвонили Пете, зная, что он когда-то подрабатывал в ветеринарной клинике города. И не ошиблись, – рядом с Петром в тот момент рядом оказалась Агнесска, которая тут же поехала на дачу вместе с ним. По дороге ребята купили пакет молока, бутылку с соской и добрых два часа возились поздним вечером с двухнедельными щенками. Накормленные и заснувшие собачьи дети были отправлены Агнессой на передержку к её знакомым за определённую стоимость подобной услуги. Однако вскоре семья отказалась от временного содержания малышей. Супругам требовалось срочно уезжать, и подросшие щенки снова перекочевали на Петину дачу.
В старом доме было тепло и уютно. Коробка со щенками стояла в укрытом от сквозняка месте. Вопрос касался только будущего ухода за ними и последующего определения новым владельцам.
– Я смогу приезжать сюда кормить их. Мне недалеко, – сказала я. – Вместе с Сонечкой и будем сюда наведываться.
Вошедший со двора Петя, услышав мои слова, радостно откликнулся:
– Отлично! Тогда вот ключи. Замок, конечно, иногда заедает, но я сейчас смажу его. Думаю, проблем с открытием двери не возникнет.
– Я добавлю немного средств на питание, – отозвалась Агнесска. – И буду пока подыскивать им новых хозяев. Справимся.
Копошившийся в моих руках упитанный малыш издал довольный писк. Его шёрстка на ощупь была велюровой и очень мягкой. Глядя на подросших щенков, невозможно было поверить, что совсем недавно они были худыми, голодными и несчастными. Положив щенка обратно в коробку, я вышла по скрипучим ступенькам крыльца во двор.
На даче было необычайно хорошо! Неотступно подбирались первые заморозки, и свежий воздух весь пропитался приятной прохладой. В груди возникало невероятное ощущение холодного воздушного потока, который проникал в лёгкие и дарил свежесть. И хотя я не любила холод, пребывание в старом саду сейчас наполняло каждую мою клеточку особым умиротворением и покоем.
С момента, как Артём провожал меня домой, прошло уже немало времени. Периодически мы виделись с ним на лекциях, но ни он, ни я не предпринимали больше никаких попыток к сближению. Наши немногословные разговоры касались поэзии, темы урока, каких-то вопросов, ответов и уточнения различных нюансов стихосложения. Однако мне всё равно нравилось бывать на его лекциях, познавать его поэтическую мудрость и мировоззрение. Эти маленькие крохи позволили мне создать своё собственное представление о Любавине. В кафе я за все эти дни не появлялась, поэтому даже не знала, бывал ли в нём Артём. Дома было слишком много работы и бытовых дел.
– Ну что, девчонки, поехали? – окликнул нас Петя, заводя машину. Действительно, пора было уже собираться, оставив собачьих несмышлёнышей до завтрашнего дня. – Привезу старый манеж, щенкам просторнее будет.
Мы сели с Агнесской в Петину «Тойоту» и покинули уютную дачу.
Последующая забота о щенках отняла у меня всё свободное время. Каждый день я с Сонечкой вместо прогулки отправлялась в чужой старый дом. И с каждым днём всё больше в него влюблялась. Ветхие стены хранили свою историю, я с интересом рассматривала прикреплённые к ним фотографии Петиных родственников, и моё воображение тут же начинало рисовать особенные истории бывших обитателей дачи. Особенно мне нравилось изучать пожелтевшие фотокарточки сороковых годов, на которых были запечатлены красивые молодые люди, глаза которых светились простым людским счастьем и послевоенными надеждами. В моём семейном архиве хранились очень похожие фотографии, как и, наверное, в любой семье. То поколение отличало присутствие радости на лицах, просветлённость в счастливых глазах, не смотря на тяжёлые времена.
Щенки в манеже подрастали и с большим аппетитом лакали приготовленную мной кашу. Особенно обрадовалась появлению новых друзей Соня. Порой она не отпускала схваченного наугад малыша из рук в течение часа, но расставалась с ним без плача под мои настойчивые обещания, что снова увидится с маленькими собачатами завтра. Между тем, Агнесска уже успела определить одного нашего подопечного и продолжала и дальше активно заниматься данным вопросом.
Не смотря на ежедневные поездки на дачу, я продолжала посещать лекции. Любавин, как всегда, необычайно приветливый и обаятельный, был обходителен со всеми своими учениками. Однако казалось, что мне он уделял гораздо больше внимания, чем остальным. «Мне просто кажется», – решала я в один момент, но уже в следующий задумывалась об обратном: «Нет, Любавин явно не ровно смотрит в мою сторону». В то же время, я и сама начинала поглядывать на него уже исходя из совершенно иных собственных мыслей. Более того, это заметил даже всегда равнодушный к моим посещениям курсов Макс.
– Всегда спешишь на свои лекции. Прихорашиваешься. Нет, чтобы дома посидеть. У тебя что, работы нет? – постоянно ворчал он.
Ежедневное ворчание порядком стало меня раздражать. Мне хотелось остаться наедине и писать стихи. Вместо этого, как только какая-либо трогательная строчка приходила мне в голову, Макс грубо одёргивал меня бытовыми вопросами, мешал и всячески старался изменить мои творческие порывы на интерес кухни, заставляя вплотную заняться приготовлением обеда или ужина. После я поняла, что Макс не желает, чтобы мои мысли уносились куда-нибудь далеко – гораздо дальше, чем наш быт. Чтобы во мне присутствовали какие-либо фантазии. Он явно заметил во мне разительную перемену – что я далеко уже не та домохозяйка, думающая о работе, а творчески устремлённая личность, постоянно спешащая на свои поэтические уроки.
Вначале Макс пытался интересоваться моим пребыванием на лекциях, но как только увидел, что об Артёме Любавине я говорю больше, чем того следует, замолкал, а глаза его покрывала тёмная поволока подступающей ревности. Впрочем, во всём, что касалось меня, Макс всегда был своего рода тираном, считающим, что имеет полное право располагать мною во всех смыслах. Даже в творческом развитии. Наблюдая, как я прихорашиваюсь перед зеркалом, спеша в клуб, Макс со злостью вставлял какое-нибудь ехидное, саркастическое замечание. Мне казалось, что ещё немного, и он просто запретит мне ходить на лекции Артёма.
В тот день я прибежала на урок первая, взбудораженная очередной ссорой с Максимом. Глаза мои гневно пылали, и я присела за свой стол, пытаясь усмирить свой бушующий гнев.
– У Вас что-то случилось, Аля? – раздался тихий голос Артёма.
Я отрицательно покачала головой:
– Нет-нет, всё нормально.
– Мне так не показалось, – заметил Артём. – Судя по Вашим глазам.
– А что в моих глазах не так? – улыбнулась я.
Артём присел на соседний стул, пристально вглядываясь в мои зелёные очи.
– О, в них можно увидеть много всего разного-преразного. Боль, злость, надежду, любовь, нежность. Целую гамма чувств…
– Неужели?…
– Вот губы Ваши тронула сейчас улыбка, и глаза тут же поменяли свой оттенок. В них мелькнула искра, и вот она уже разрастается, становиться больше и больше. Глаза начинают сиять.
